— Извините, но мне надо идти! — твердо повторил я.

Бесо задержал на мне удивленный, даже несколько рас­

Терянный взгляд — крупицы моей поруганной чести воз­вращались под висящие лохмотьями знамена.

— Что это ты загорелся? Никуда я тебя не пущу! — почти обиженно заявил Бесо.

И тогда я позволил себе улыбнуться:

— Ну, раз так — ничего не поделаешь. Придется моей бабушке выкуп нести,— и я поднял обе руки.

Не дожидаясь галантных тифлисских полупоклонов, Бесо протолкнул меня в дверь, и мы оказались в зале, где нас ждал накрытый стол и, к моему удивлению, человек десять или двенадцать, с веселым любопытством разгляды­вавших меня. Кроме семейства Бесариона, тут были: его сестра — румяная женщина с румяным мужем; родствен­ница Елены — сорокалетняя девственница в черном, тра­ур на ней казался униформой; соседка Анета — болтливая старушка, которую в детстве так смешно изображала Нуца, и — самое главное — тут был тесть Бесариона, тайный мо­нархист Эдишер Пагава.

13

Начали пить вино, и притом очень странным образом, а именно: сидящим ближе к тамаде гостям слева и справа подавали две совершенно одинаковые по величине и форме чаши, полные вина. Гости вставали и выпивали вино стоя. Затем выпившие вино садились, а чаши подавались да­лее, их соседям, и так до конца, пока чаши не обходили всех.

Это описание заимствовано рассказчиком у некоего Шардена, французского миссионера, путешествовавшего по Грузии в середине семнадцатого века. Изменено только количество гостей и соответственно чаш, поскольку Шарден описывал княжеский пир на сто пятьдесят персон. В остальном же вышеупомянутый француз остался скрупу­лезно точен, словно сидел за нашим столом между Анетой и Кукури Ниорадзе и наматывал все виденное на лихой галльский ус.