Рядилась иначе — неподалеку от железной дороги, между прокопченными купеческими складами он столкнулся с не­ким Ипполитэ Чантладзе; этот Ипполитэ работал у вино­торговца Чкадуа грузчиком, мойщиком тары, а также дегу­статором, а посему каждый вечер возвращался домой ис­полненный щемящей грусти и сильных, хоть и неопреде­ленных, порывов. Он узнал дедушку, сграбастал его и даже всхлипнул от прилива чувств.

— Никак опоздал, Онисе?

— Опоздал, чтоб твоего хозяина псы заели!

— Хозяина не трогай.— Ипполитэ отстранился от де­душки и засмеялся.— Если б не он, мне такого гостя не за­получить.

— Кто гость? Я? К себе, что ли, зовешь?

— А то здесь оставлю, этим на поживу,— он махнул рукой в сторону станции.— Пошли, Онисе! Все равно до утра снизу поезда не будет.

Какое-то время они шли пешком по темным улочкам. Впереди послышался цокот копыт; показался фаэтон с фо­нарем возле козел. Дедушка остановил его.

— Ты теперь крепкий парень, да? — усаживаясь, крях­тел Ипполитэ.— При деньгах, пешком не можешь. Я каж­дый день пешком. Пока дотопаю — в норме. А нынче девки мои... дочери, хихикать станут: папочка выпил... Знаешь, сколько у меня дочерей? Одну в тот год выдал, три на ру­ках. Не видать ихнему папочке света белого, не дожить до внуков, если за них жизнь не отдаст... Я при них не зазы­вала, нет, я — сторож. Пес лютый с ружьем и кинжалом. Такие девки! Эй, Жора! — крикнул он извозчику и, при­встав, ткнул его в спину.— Не узнал меня, разиня? Я — Ипполитэ Чантладзе. А это мой гость. Ехай в Дапнари!

Фаэтон катился по темным улочкам широко раскинув­шегося местечка. Под провисшим тентом попахивало кле­енкой и конским потом, и гулко отдавался смягченный грунтовой дорогой цокот копыт. Свернутые в трубочку деньги распирали застегнутый на булавку карман. Разго­ворчивый спутник время от времени затягивал песню. В стеклянном футляре фонаря, украшенного кисточками и бахромой, недвижно стояло розоватое пламя. По сторонам на придорожных взлобках белели цветущие деревья. Между облаками мерцали звезды, А над Колхидской низ­менностью во всю ширь тянул западный ветер, тугой, мяг­кий и влажный, пахнущий морем и не осушенными еще топями.