Цвет ее был непостоянен и изменчив, как скорость тече-

13 а. Эбаноидзе

385

Ния и ширина. Бутылочно-зеленый, он густел и темнел на глубине, а в тени деревьев и скал нугающе отдавал черно­той; были места, где совершенно неподвижная толща воды казалась огромным пластом зеркально отполированного малахита; этот жидкий малахит с шумом процеживался сквозь камни, похожие на запруду, сбегал в сузившееся русло и - несся по скользким булыжникам — гривастая стремнина блистала и холодно отсвечивала голубизной; а плавно разлившись по песчаному дну и измельчав, река становилась темно-золотистой, как липовый мед или как чай.

Были на реке тихие заводи с гнилыми корягами, плесы с песчаными берегами, омуты и даже маленькие старицы (в одной из них жила красивая водяная змея). Однако милее всего мне были купальни. Одна наша, мальчишес­кая, глубокая от самого берега, с течением настолько сильным, что, увязнув в зеленой толще воды, оно закручи­валось у берегов в обратную сторону; с хорошим дном, выложенным галькой, и с большим раскидистым деревом, с которого можно было наподобие перезревшего плода сры­ваться в воду. Другая купальня была девичья или жен­ская. Она находилась метрах в трехстах ниже нашей по те­чению. Правый ее берег, сплошь поросший орешником, был иизок и сыроват, зато левый, высокий и сухой, почти все время глядел на солнце.

Жаркими летними вечерами, на ходу сбрасывая с себя штаны, мы бежали к реке по усыпанному горячими камня­ми берегу и с криками один за другим бултыхались в воду. Вынырнув, мы оглашали ущелье неудержимыми воплями восторга. «А-а-а! Что за вода!» — «Теплее вчерашней!» — «Горячей, чем бани в Нуниси!» — «Что за река, а?..» И, похлопав ее в знак поощрения, кто-нибудь кидался в стремнину: «Пошла-поехала!» Так начинался бой. Разде­лившись на команды, мы топили друг друга, топили стара­тельно, беспощадно и зло, потому что все слишком хорошо плавали и потопить было трудно: наваливались на плечи, иногда по двое и по трое, поднырнув, тянули за ноги, взби­вали ногами воду у разинутого рта преследователя, отплы­вали передохнуть, если, конечно, давали передохнуть, и снова кидались в гущу, где пенилась вода и стоял гогот, хохот и рев, пока кто-нибудь самый слабый — обычно это был Резо, крикун и забияка — не выкатывал на лоб оша­левшие глаза, не разевал беззвучно рта и не взмахивал обмякшими руками. Тогда его выносили на берег и клали