Читая в первый раз хорошую книгу, мы испытываем то же чувство, как при приобретении нового друга. Вновь прочитать уже читанную книгу — значит вновь увидеть старого друга.
Вольтер
Он умер в родной деревне в Верхней Имеретии и там же был похоронен, на деревенском кладбище, в тени вековых дубов.
Оставшиеся бумаги (по свидетельству очевидцев, в последние месяцы писатель ежедневно работал) были переданы родственниками друзьям писателя, принимавшим участие в похоронах. Прочтение и систематизация бумаг заняли много времени. В результате тщательной текстологической работы мы получили рукопись, представляющую, на наш взгляд, несомненный интерес.
Прочтение последней — посмертной рукописи Отара Дзидзигури оказалось делом кропотливым и сложным. Перенесенная болезнь (инсульт) сильно отразилась на почерке. Текст был искажен удручающим количеством характерных ошибок — недописанные слова, перестановка букв, повторение отдельных слогов, слов и даже фраз. К тому же девять десятых рукописи написана твердым (слишком бледным) карандашом со слабым нажимом; при самом бережном обращении текст стирался буквально на глазах, точно испарялся с бумаги.
За исключением нескольких неоконченных фрагментов, место и назначение которых установить не удалось, рукопись представляет собой воспоминания, перебиваемые протокольно точными фиксациями деревенской жизни. Однако думается, что это не просто ностальгические мемуары, а попытка создания невыдуманного романа, произведения, составленного из реальных кусков жизни, из сцепления эпизодов и судеб, имевших место действительности. Жизнь без беллетризации, как она ость — в последние годы это была Шее Нхе Отара Дзидзи-гури.
Воспоминания, свободные от художественного домысла, вызвали ряд проблем этического характера. После их обсуждения с вдовой Отара Дзидзигури, а также с некоторыми его друзьями, было решено заменить в тексте все собственные имена. Вдова настояла также на сокращении нескольких эпизодов, касавшихся подробностей семейной жизни, а также личной жизни Отара Дзидзигури.
Отдавая себе отчет в том, что такого рода вмешательство — вторжение не просто в текст, а в художественную идею, мы пошли на этот шаг, поскольку альтернативой была консервация рукописи на неопределенный срок. Принимая такое решение, мы руководствовались не только литературными достоинствами романа (думается, установка на скрупулезную, почти научную точность в ущерб артистическому своеволию художника сковывала писателя), но прежде всего актуальностью произведения, отразившего в форме искренней исповеди немало наболевших проблем нашей жизни. Кроме кропотливой текстологической работы рукопись в силу ее специфики нуждалась в редактуре, тщательной и одновременно бережной.