Вокзал был сплошь уставлен стойками и буфетами. Вид жареных кур, толстых колбас, яиц и хачапури вызывал

Спазмы в желудке и легкую дурноту; поперхиваясь слюной, я тщетно шарил по карманам; вместе с носильщиками бро­сался на перрон к прибывающим поездам, но пассажиры предпочитали носильщиков с бирками на груди.

Возле вокзала я набрел на большой оживленный рынок, так называемую Дезертирку. Чем только там не торгова­ли — глаза разбегались! Меня принимали за покупателя и предлагали попробовать сыр, творог, мед, фрукты... Я пробовал все подряд, без разбора, давясь от голода и стыда.

Пожилая женщина попросила поднести до трамвая туго набитые кошелки. Я поднес, а когда женщина протянула мне деньги, смутился, да так, что даже ее вогнал в краску.

Сиплый дядька в военном френче схватил меня за руку и потащил к заваленной ящиками полуторке, попутно честя матюками шофера и его драндулет. Оскорбленный шофер индифферентно покуривал в кабине. За разгрузку я получил от матерщинника пятьдесят рублей (тогда были старые деньги), а главное — достоверно узнал, что возле рынка можно подработать, надо только успевать к привозу.

Теперь, незаметно выскользнув из комнатки Элико, до духоты прогретой жарким ночным дыханием, я спешил на рынок. Там приходилось выдерживать конкуренцию с грузчиками, налетавшими на каждую новую машину. Грузчику изъяснялись на странном грузинском, напоми­навшем говор Фирюзы и Латифа. Они больно пинались железными тележками, прокладывая себе дорогу к зара­ботку и оттесняя новичка, но рублей до тридцати, а по воскресеньям и до пятидесяти мне перепадало. Отдышав­шись под навесом у малолюдного прилавка, легкий, почти невесомый после ночных бдений и утренних трудов, я шел через дорогу в ближайшую хашную — ее заляпанная витрйна убого светилась в утренних сумерках; там ремеслен­ный люд хмуро заправлялся перед работой. Изредка ввали­валась компания кутил — опохмелиться после попойки: с этими расторопный официант был особенно ласков. Зака­зов никто не делал: всем полагалась уемистая миска хаши с чесночной подливой, несколько ломтей грузинского хлеба да стопка водки. Горячая смесь снимала напряжение, по телу растекалось сытое тепло, наваливалась сонли­вость. В сон клонило так неудержимо, что я клевал носом, стоя за столом, на что сосед многозначительно приподни­мал брови и тактично улыбался — дескать, дело молодое!

Вот пятачок, на котором я толкался в первые дни,—. Нахаловка, вокзал, Дезертирка, хашная. Неудивительно,