Лости просим, добры молодцы! Сбрасывайте свои мешки; кто же вас так нагрузил? Скоро и хозяин придет...» «Тетушка Мариам, в твоем доме мне за них нечего бес­покоиться.— И, понизив голос, Кето добавила:— Этот ни бельмеса по-иашемугне смыслит. Зато второй каков! Глянь! С тремя дочерьми за таким в шесть глаз смотреть».— «Ладно, Кето, будет тебе!» — «А что? Я по себе сужу. По­тому к себе и не взяла, от греха подальше...»

Один из геологов был русский, по имени Федя, другого звали Филипп Дзидзигури.

Филипп был сыном видного меньшевика Ясона Дзид­зигури, погибшего во время событий двадцать четвертого года. Мать Филиппа ненамного пережила отца: малогра­мотная дочь таежного охотника-корейца (мой второй де­душка женился на ней, когда отбывал царскую ссылку в Сибири), оставшись без средств к существованию, вы­нуждена была наниматься на поденную работу — стирать, мыть лестницы и подъезды, ходить за больными. Непосиль­ный труд подорвал здоровье маленькой кореянки с пре­лестным, загадочно-невозмутимым личиком, некогда по­разившим громогласного весельчака-грузина — именно таким запомнился Ясон Дзидзигури всем, кто знал его по ссылке. Она пробовала лечиться отварами из целебных трав, собранных в дебрях Ботанического сада и на склонах горы Махата, но в щедром южном разнотравье ей не хва­тало родных сибирских, способных поддержать гаснущие силы. Да и росли ли они где-то? Была ли на свете Сибирь с ее тайгой и могучими реками?.. Все это осталось так далеко, что казалось нереальным. Реальными были двое худых, испуганных детей — четырнадцатилетний сын и шестнадцатилетняя дочь: они могли уже и сами позабо­титься о себе, но это-то и пугало — шумный крикливый город, снисходительный к человеческим слабостям, прямотаки пучило от соблазнов!

Предчувствие матери оказалось вещим: еще при ее жиз­ни дочь принесла домой свой первый заработок — прозрач­ные чулки, духи и деньги. Экзотическая внешность — унаследованная от матери раскосость и фарфоровая бе­лизна лица зажигали в глазах мужчин жадный огонь. Мать знала это и, не в силах что-либо изменить, прикован­ная к постели, оплакивала свою дочь и молила провидение о чуде.