Читая в первый раз хорошую книгу, мы испытываем то же чувство, как при приобретении нового друга. Вновь прочитать уже читанную книгу — значит вновь увидеть старого друга.
Вольтер
Со временем, в мирные дни, настал черед для спорта
И самодеятельности: мы своими руками оборудовали на школьном дворе спортплощадку, установили турник и брусья, засыпали просеянным песком яму для прыжков и врыли в землю самодельный баскетбольный щит с приколоченной к нему корзиной без днища. А наш школьный хор и драмкружок много лет побеждали на районных смотрах.
Когда из начальной деревенской школы тетя Ивлита перевела меня в Ру, в десятилетку, реформы и преобразования шли там полным ходом и имя нового директора не сходило с уст его учеников.
В первый же день, обступив гурьбой новеньких, наши будущие одноклассники рассказали, как был ранен на фронте их кумир: он командовал противотанковой батареей и в бою ему оторвало руку; отсеченная осколком кисть болталась на полоске кожи, санинструктор чуть было не перерезал ее сгоряча; по счастью, рядом оказался опытный хирург, он пришил оторванную кисть, да так умело, что теперь не сразу и отличишь от здоровой. «Спорим, не угадают! — горячились вокруг нас ребята.— Даже вблизи не угадают!» Однако самым удивительным в рассказе было то, что это чудо хирургии — в землянке, при свете коптилок — сотворил не советский военврач, а пленный немец!.. Война полыхала вовсю, и с той же силой в наших сердцах полыхала ненависть к врагу. И вдруг демобилизованный фронтовик, герой-артиллерист предъявляет всем неоспоримое доказательство благородства противника, носит это доказательство при себе — можно сказать, сам является живым доказательством. Мы не сразу могли осмыслить такое. Кто-то предположил, что старательностью и тщанием немец просто спасал свою шкуру, облегчал себе жизнь в плену. Но со слов Сандро Мхеидзе все в школе знали, что, выполнив долг врача, пленный не по-военному откланялся и побрел между двумя особистами в штаб полка; дальнейшая его судьба неизвестна. Директор рассказывал об этом на уроках военного дела и на общих собраниях, исподволь внушая нам — детям войны — новое отношение к Германии.
Помню, мне очень хотелось увидеть этого удивительного человека. Его крупная квадратная фигура в военнополевой форме без погон появлялась то тут, то там в школе, но общался он исключительно со старшеклассниками — малышам предоставлялось обмирать при его появлении и завидовать тем, с кем он беседовал на ходу или давал пору
Чения, похожие на военные приказы. Ниже пятого класса его взгляд не опускался — там, внизу, копошилась малышня, была теплая епархия учительниц, суетливых, крикливых, бестолковых и ласковых, как моя тетушка Ивлита. Он и их-то едва замечал.