Книга всегда была для меня советницей, утешительницей, красноречивой и спокойной, и я не хотела исчерпать ее благ, храня их для наиболее важных случаев.
Жорж Санд
Не успело время притупить новую боль, как далеко на севере, у берегов Финского залива грянул гром такой силы, что его раскаты отозвались в нашей деревне. Воспользовавшись смутой, Грузия отделилась от империи. Она праздновала независимость — вся страна превратилась как бы в одно ликующее застолье.
Когда опьянение от глотка свободы стало проходить, увидели — в морских портах и на железнодорожных станциях появились серо-зеленые немцы в тяжелых сапогах; их сменили англичане и итальянцы в крагах и беретах: Европу волновала судьба чиатурского марганца, однако подавалось это как защита национальных интересов древнего государства с самобытной культурой. Под этим же предлогом в самом начале двадцать первого года, в сочельник, дедушку увели в Зестафони, вырядили там в желтую куртку английского производства и дали в руки английский карабин, однако командир полка, в который его зачислили (наш сосед и знакомый дедушки полковник Джорджадзе), объяснил ему обстановку: мобилизация населения бессмысленна, грузинская гвардия не в силах противостоять движущимся с востока большевикам; единственное, что она еще в состоянии сделать — это помешать туркам вступить в Батум... «Из двух зол мы выбираем меньшее. А когда все будет кончено, на пароходах отчалим в Европу. Но тебе-то это зачем, Онисе? Возвращайся-ка домой. Только не в этой куртке — большевики злопамятны. Не будь они так злопамятны, пожалуй, и я пошел бы с тобой».
Дедушка вернулся на четвертый или на пятый день.
В старости они с бабушкой никак не могли вспомнить точно, сколько дней он отсутствовал и, стало быть, служил в меньшевистской гвардии; бабушка уверяла, что пять, дедушка — что четыре, и у каждого были свои доводы и метки. Он вернулся в обтрепанной чохе, одолженной у родни в Симонети, но куртка, туго свернутая и стянутая тесемками, лежала в мешке. «Кожа очень хорошая!» — оправдывался дедушка и в доказательство мял жесткий воротник. (Эта куртка дожила до наших дней, и я не раз влезал в нее, отправляясь дождливым предзимним вечером за не вернувшейся из стада коровой.)
От последующих лет в памяти осталось тягостное ощущение неуверенности и ожидания — страх раскулачивания. Особенно тягостным было то, что дедушка не знал за собой вины и все-таки боялся. После шести месяцев кропотливой работы в винограднике, если счастье улыбалось виноградарям и лето выпадало не дождливое и не слишком сухое, он собирал неплохой урожай (на нашей высоте лоза не слишком щедра); под его надзором виноград превращался в вино, с давних лет завоевавшее признание в наших краях, вино приносило некоторый доход — естественное следствие радения и неутомимости. Теперь получалось* что в этой цепочке есть фальшивое звено. Но какое? У дедушки были данные для осмысления экономической стороны вопроса, но как он ни крутил эту задачу, с какого бока ни подступал к ней, получалась чушь: чтобы угодить новой власти, надо разориться. А чтобы разориться, надо облениться и разучиться работать. А вот ленитьсято он и не умел...