Никогда двадцать огромных томов не сделают революцию, ее сделают маленькие карманные книжки в двадцать су.
Вольтер
Расценка фер монтаж зенитных фонареи.Минувшей весной я опять побывал в родных местах, там, где на горе, окруженный виноградниками, стоит дом моих предков.
Время было тревожное, хотя Тбилиси еще не знал апрельской трагедии, так тягостно напомнившей март пятьдесят шестого...
Ведущую к нам на запад автостраду за перевалом изгрызла взбесившаяся Дзирула и завалили обвалы — пришлось добираться в объезд.
Но вот позади и железная дорога, и лиловый гудрон шоссе. Сворачиваю в горы. Ноги ступают по знакомым камням. Обступают знакомые запахи и звуки. Наконец-то я там, где душа обретает покой. Я дома. С годами все сильнее тянет к родному пепелищу...
Мог ли я думать, что по дороге наверх узнаю ошеломляющую весть — нас решено переселить! Уже выделены земля и средства и кое-кто даже ездил присмотреть участки.
Причина проста и неумолима: деревня раскинулась на крутосклоне, изрезанном глубокими оврагами; дружное таяние снегов подмыло грунт, и горы сдвинулись с места и поплыли. Во многих домах потрескались фундаменты и стены, рухнули хозяйственные постройки, местами земля прогнулась, и взлобки сменились впадинами; теперь даже благодатный летний ливень может стать причиной катастрофы,...
На погосте рухнул трехсотлетний дуб, рядом с которым остальные деревья казались юной порослью. Я никогда не видел дерева такой красоты и мощи; только миф о Филемоне и Бавкиде — вечных супругах, превращенных в божественные деревья, дает представление о его красоте... Снег ли перегрузил исполинскую крону, корни ли устали держаться за землю, но дуб лежал на земле тяжелый и черный среди легкой весенней зелени и был как целый мир, вернувшийся из поднебесья...
Наш дом устоял. Стихия не потревожила старых стен. И просторный двор в частоколе ограды выглядел по-прежнему. Только нижний край виноградника отвалился как отрезанный и вместе с кизиловым кустарником и семейством ясеней сполз в овраг...
До позднего вечера я исследовал каменистые откосы вокруг дома, сокрушенно смотрел, думал... Меня не занимала бытовая сторона, ибо без старого дома на горе я не мыслил своей жизни.
Не ново было для меня и другое — я знал, что патриархальная деревня умирает и моему поколению выпало на долю оплакать ее и по обычаю воздать последние почести.
Но что означает это знамение — неумолимое и грозное?
Как его прочитать?..
Поистине, слово тщится уловить и запечатлеть образ жизни, ее переменчивый лик, тогда как жизнь рассказывает себя глаголами неизреченными.
14 августа 1989 г. Москва.