«Такого и опознавать не надо, начальник. У него на лбу написано, что он за птица!..»

Так началось последнее действие в истории под назва­нием «Скатился с горы пастушок» с очевидными элемен­тами абсурда.

Меня отвезли в отделение милиции и посадили в КПЗ. Там, за деревянной решеткой, уже содержался странного

Вида молчун с яйцеобразной головой на кадыкастой шее, волосами до плеч и серыми негритянскими губами — оказалось, что он откусил позолоченную пуговицу на жаке­те у прохожей. Поздно ночью привезли еще одного, в клет­чатой фасонной кепке, этот матерился на всех кавказских языках и сосредоточенно отравлял воздух.

Поначалу я думал, что утром меня отпустят. Но не тутто было. Мне сразу же предъявили обвинение в нарушении паспортного режима и хулиганстве. Через два дня к этому добавилось уклонение от исполнения воинской обязан­ности — якобы я не явился по повестке в военкомат. Дело принимало серьезный оборот. К тому же другие участники драки (их удалось-таки выловить поодиночке), показали, что чуть ли не каждый день видели меня на горе против большого жилого дома и предполагали во мне если не грабителя, то наводчика.

Начальник отделения, краснолицый крепыш, все удив­лялся:

«Не поверю, чтобы у Дзидзигури не нашлось в Тби­лиси родственника — взять тебя на поруки! Сколько я мо­гу держать тебя в КПЗ?! А арестовывать не хочу... Ты парень молодой, неиспорченный. Мы могли бы догово­риться». И он со значением смотрел мне в глаза, словно внушал что-то. Но с каждым разом в этом его долгом взгля­де все явственней проступала досада. «Вот те, с которыми ты подрался, привели родителей, и мы быстро все уладили. Мы ведь люди, у нас свои растут...»

Он хотя бы не видел во мне грабителя и наводчика и, предлагая компромисс, невнятно намекал на что-то — я только никак не мог сообразить, на что он наме­кает.

Сокамерник в клетчатой кепке, выслушав меня, уми лился:

«С луны свалился, Отар-джан! С облачка слетел... Участковый на участке пасется, автоинспектор на шоссе, а капитану в отделении что кушать? Пока кусок не кинешь, нюхать тебе мои ветры». Длинноволосый встревал между нами и обоим совал по кукишу. «Вот им и вот... Пода­вятся».— «Сам-то не подавился? Тебе что: пуговицу от­дашь — и сразу выйдешь. А у нас с Отаром кишки не по­золочены». «Молчи!» — хрипло рявкал длинноволосый и недоуменно гладил свой живот. Раз пять на дню он про­сился в нужник, а возвращаясь, сокрушался: «Переварил я ее, что ли?» — «На здоровье, дорогой! Только зачем ку-