Поскольку текст никак не был озаглавлен, нами пред­ложено название книги, ее деление на главы, а также эпи­граф, позаимствованный из записок на полях рукописи.

Надо ли говорить о том, как много выиграла бы книга, будь у ее автора возможность еще раз вернуться к рукописи. Но такой возможности нет.

Нам же в утешение остается сознание выполненного долга. И надежда.

28 марта

Вот и опять весна. Все горячей припекает солнце. Про­селочная дорога с лужами в наезженных колеях за несколь­ко дней просохла и затвердела. Поросшие лесами горы за­зеленели первой дымчато-нежной зеленью, чуть отдающей в желтизну. Тут и там зацвела алыча: с высоты отчетливо видны тяжелые, черные после стаявшего снега участки воз­деланной земли и над ними радостные, кипенно-белые об­лака цветущих деревьев. В теплом струящемся воздухе очертания гор смягчены и размыты. И только вдали синезеленое пространство замыкает могучая заснеженная гряда.

Я сижу на балконе в складном матерчатом кресле; металлические подлокотники не холодят рук. По вырабо­тавшейся за время болезни привычке шевелю пальцами, сжимаю их в кулак и разжимаю. Собственное бессилие вызывает жалость. Она сродни старческому умилению. На глаза наворачиваются слезы. Бессильно и умиленно поднимаю взгляд.

Над виноградником носятся ласточки. Скользят, взмы­вают, падают — не уследить! Одна из них ныряет к нам под крышу: на краю балкона прилепилось гнездо. Слышен радостный, возбужденный щебет, картавая скороговорка на незнакомом языке. Когда-то под этим гнездом играл малыш и на него, отчаянно пища и трепыхаясь крылышками, упал желторотый птенец. Неужели тем малышом был я?..

Стукнула калитка. Через двор к дому идет Нугзар. Под мышкой у него сверток, на плече мешок. Собака, бросив­шаяся было навстречу, останавливается и смотрит с добро­желательным и острым любопытством, затем переводит взгляд на меня.

Нугзар заходит на кухню, складывает там свою ношу и через минуту появляется.