По одной из версий семейного предания настойчивость, с какой Ипполитэ Чантладзе зазывал к себе дедушку,

Объяснялась его положением, наличием в доме трех не­замужних дочерей, младшей из которых минуло двадцать. По этой версии даже задержка дедушки в Самтредии и опоздание на поезд было организовано отчаявшимся отцом — якобы он упросил своего хозяина Силибистро Чкадуа под любым

Что же до сироты-племянницы, то она менее всех укладывается в классический сюжет: отнюдь не зама­рашка, крупная, статная, белокожая, светловолосая и светлоглазая, в светлом опрятном платье, она выделялась в полутемной комнате, словно какой-то другой источник света, кроме закопченной лампы, освещая ее всюду. По­началу гость думал, что это замужняя дочь Ипполитэ,

О которой

Дедушка прожил долгую жизнь, и у него было время убедиться, что судьба по великой милости даровала ему удивительный источник, поистине животворящий ключ, без которого невзгоды иссушили бы дотла его землю, ма­

Ленький участок, что он возделывал в поте лица. Из того же источника черпали силу мы все — многочисленные по­томки и бесчисленная родия статной,

О сестре дедушки — бабушке Анастасии (по-домашнему Тасико) я знаю только, что она была болезненная и очень набожная. После замужества старшей сестры она дала обет безбрачия (это совпадение кажется мне не слу­чайным) и прожила жизнь монашкой в миру. По просьбе Тасико дедушка привез ей из Кутаиси швейную машину

Со складным столом и ножным приводом, на которой она научилась шить мережки, дорожки и узорные вставки, причем достигла

«Женись на ней, братец,— вздохнула она, когда девицы скрылись из виду.— Женись, не медли. Она как голубка...»

Почему они были уверены, что для женитьбы доста­точно желания дедушки? Неужели только потому, что невеста была сирота и бесприданница?

Я все твержу: «дедушка, дедушка», а между тем, судя

Не успело время притупить новую боль, как далеко на севере, у берегов Финского залива грянул гром такой силы, что его раскаты отозвались в нашей деревне. Вос­пользовавшись смутой, Грузия отделилась от империи. Она праздновала независимость — вся страна преврати­лась как бы в одно ликующее застолье.

Когда опьянение

Все это тянулось так долго, что его сыновья Тариэл и Алекси подросли и их любимым развлечением стал до­вольно жестокий розыгрыш: вырядившись в неизвестно где раздобытые кителя, напялив на головы полотняные кепки и слегка подгримировавшись, с облезлыми портфе­лями в руках, они изображали представителей уездной власти, прибывших для описи имущества и выселения «злостного кулака» Онисе Капанадзе. Обычно «интерме­дия» разыгрывалась вечером,

Словом, в давний летний вечер, когда легкомысленные интермедии юнцов чуть было не обернулись трагедией, маленький турок Латиф заступился за «хазэина» и отстоял

Его, ибо знал, что оба они работники на земле — может быть, последние из этого вымирающего племени. Деда не стали выселять, только конфисковали кое-какую жив­ность, да вдвое урезали участок — отобрали вошедший в силу «виноградник Александра»

Своей тетушки: то, опередив направляющуюся в церковь старуху, она пряталась в пустовавшем алтаре за иконо­стасом и ангельским голоском откликалась на ее молитвы, то, пробравшись к ней в комнату, зажигала свечу у иконы, которую наутро собиралась почтить истовая богомолка. (Кстати, много позже она вдохновляла

Собственно, все это было игрой, выходкой незауряд­ной артистичной натуры, не находящей поприща. Ей не хватало наперсника, партнера по игре: сестры слушали разинув рты от удивления и чуть ли не испуганно пере­глядываясь, мать, не отрываясь от дел, вполуха вникала в бойкий ручеек ее речи и, смеясь, отмахивалась: «Ну, хватит, хватит, сорока! Займись делом...»

Дело! Делом был занят отец — простым, понятным и серьезным.