— Стыд, стыд-то какой, господи! Представляю, что они обо мне думают, какими словами обзывают... А вообще-то между нами, девочками, говоря, им-то какое дело! Разве я в пионерском лагере?.. Только бы на работу не написа­ли...— Посмотрела на меня, усмехнулась своим мыслям.— Затмение какое-то... От жары, наверное... Ну ничего.

Отдышавшись, пошел по вагонам. Элико нашлась в переполненном общем. Судя по ее лицу, она не очень обра довалась моему появлению. Торопливо встала и вышла в тамбур. «Я спутала станцию. Решила, что ты не пришел»

Все объяснилось так просто — но я не отрывал глаз от Элико: здесь, в вагоне, она казалась совсем другой. Она потрогала мою рубашку, провела рукой полбу: «Где ты так взмок?» — «Бежал за поездом».—

Байты — восточная песня.

И усыпанный цветами. Его несли в наклонном положении, так что прохожие видели усопшего, как бы укоризненно покачивавшего головой в такт шагов. К кладбищу со всех сторон стекалось множество процессий — зрелище доста­точно жуткое, оно просочилось в подкорку, прожгло язвоч­ку и много лет порождало кошмары.

Другое

Вокзал был сплошь уставлен стойками и буфетами. Вид жареных кур, толстых колбас, яиц и хачапури вызывал

Спазмы в желудке и легкую дурноту; поперхиваясь слюной, я тщетно шарил по карманам; вместе с носильщиками бро­сался на перрон к прибывающим поездам, но пассажиры предпочитали носильщиков с бирками на груди

Что город показался мне грязным, смрадным и шум ным.

В залах ожидания на скамейках и даже на полу вповал­ку лежали люди. Из общественных нужников сыро тянуло аммиачио-хлористой вонью. В табачном дыму неслышно двигались подозрительные типы с настороженными глаза­ми. Цыганки

Днем иногда удавалось вздремнуть в саду или на вокза­ле. А ночью на подножке пустого трамвая я мчался назад, на Лоткинскую гору. Трамвай высекал искры на рельсах и проводах, проскакивал безлюдные остановки. Встречный ветер выдувал скверну минувшего дня. Я спрыгивал на ходу и взбегал на знакомый пригорок. Отсюда дом Элико

Был как на ладони. Кое-где за освещенными окнами двига­лись тени. Рядом с ее дверыо поблескивала стеклами

С молодой сожительницеи, которую тоже привлекли к след­ствию. Следователь умело, хоть и примитивно, шанта­жировал подследственную, но, к счастью, скоро подох, все-таки есть на свете справедливость — это был лучший день в ее жизни. Она ушла от матери и отчима, поступила в швейное училище и через год вышла замуж за простого рабочего парня по имени

«Тебя никто не видел?»

«Кажется, нет».

«Ты уж осторожней. Если кто увидит, мне здесь не

Жить, так и знай. Заклюют совсем. Почему ты сегодня поздно? Я чуть не уснула...»

«Об этом соседей спроси. Совы над тобой опять в нарды играли».,

«Ох,

Ешь, а туда же: жениться. Кто же натощак женится, дерев­ня? Слыхал поговорку: бедному жениться — ночь коротка. Лучше подкрепись и вздремни чуток...»

Она встала, босиком, в короткой ночной рубашке пошла к полке, на цыпочках потянулась за банкой и хле­бом, откусила: «Ух, вкусно!..» Я смотрел, как она ест, и ежится, прижав коленки, и поправляет локтем волосы, и рубашка

Почему человеку так легко дышится в горах, в тайге, на море? Да потому, что там воздух не начинен, не заряжен, не напичкан человеческими судьбами. Там на сотни кило­метров приходится три любви, две ненависти и одно горе. А в городе человеческие жизни и судьбы теснятся, сталки­ваются, громоздятся друг на друга, взбираются друг