— Это все так, Тань, но... Сашка действительно в больнице. Не будет Соколов врать в таких делах. Да и когда он успел умереть? Нормально все, откачали его...

— Дурак ты, Васин. Не было его в больнице. Не было! — Танины глаза сверкали негодованием, тон был презрительным. — Не волнуйся, я знаю, что за дела да коман-дировки у него были. И какую роль в этом играл ты, для меня тоже не секрет. Так что не прикидывайся невинным. Убили его, и именно в тот вечер, когда он, по твоим словам, отравился. И не отравили его, а застрелили. И приятели его вовсе не в больнице, а в бегах. Я не думаю, что тебе имеет смысл лгать и дальше. Мне Сашка доверял.

Вид у Толика был такой, будто он минуту назад с Луны свалился.

— Тань, ты что? Что ты говоришь? Кому он нужен — убивать его? — Он растерялся окончательно.

— Васин, не морочь мне голову. Не надо из меня дуру делать!

— Знаешь, Кудрявцева, — вспылил Толик, вовсе не отличавшийся долготерпением. — Акимов, по-моему, был недалек от истины, и тебе стоило бы обратиться к психиатру...

Таня влепила ему пощечину и выскочила из раздевалки, краем глаза заметив стоявших в сторонке и ехидно усмехавшихся Лику и Киру. В спину ей донеслась реплика Толика:

— Дура! Такая же сумасшедшая, как и твоя мать!

Она шла по улице и плакала. Вот и все. Как она ненавидела свою группу! Проучившись пять лет, она ни с кем никогда не сближалась. Сначала девчонки недолюбливали ее, потому что за ней бегали все мальчишки, потом появился Сашка, и она увела его у всех, и та же Лика ей жгуче завидовала. А Кира до пятого курса бросала в его сторону призывные взгляды, да и теперь, похоже, мечтает переспать с ним. А потом у Тани появились свои заботы, которыми ни с кем нельзя делиться, да и неинтересно ей стало