Возможно, это происходило оттого, что жизнь Артура, как и любого фанатика, была пустой. Он оказался не в состоянии решить проблемы, поставленные перед ним жизнью, поэтому сбежал от них в иллюзорный, продуманный им самим мир. Как бы ни был плох человек, у него есть душа, и время от времени в душе каждого возникают пустоты — уходит любовь, рушатся идеалы, теряются цели и разбиваются мечты. Человек стремится заполнить эту пустоту первым, что попадается под руку, потому что не

Может жить без цели, без привязанностей, без мечтаний. У него появляется новое увлечение, заставляющее забыть о потере, и со временем боль затихает. Но иногда эти пустоты бывают слишком большими, бездонными и сосущими, как вакуум. «Черная дыра» в душе поглощает все, она ненасытна. И если человек не находит новой страсти, способной заглушить голод внутреннего вампира, тогда в статистических сводках в графе «Самоубийства» появляется новая фамилия. А если находит... Что ж, тогда на свете ста-новится одним фанатиком больше.

Тот день он помнил прекрасно. 68-й год, ему исполнилось всего — или уже? — тринадцать лет. Его отцом был танкист; он называл единственного сына Арчи... Белозу-бый, он вечно над чем-то смеялся, вечно шутил, никогда не сидел без дела. Он редко бывал дома, и в такие праздники мать кружила вокруг него, из рук у нее все валилось, она не знала, как угодить мужу. Отец служил за границей, а Артур с мамой жили в Москве. Мать работала на «почтовом ящике» — военном заводе, — и за границу вместе с мужем ей выехать не разрешили. Отец служил в Чехословакии...

Подходило время, когда он должен был приехать в отпуск. Его ждали, мать потихоньку отмечала на календаре дни, оставшиеся до его приезда. И он приехал. На неделю раньше срока — в цинковом гробу. В Чехословакии в том году были «волнения»...

Только тогда Артур понял, как же сильно он любил своего отца. Потом, годы спустя, он удивлялся своей сдержанности в те дни. Он не проронил ни слезинки, у него даже хватало сил утешать мать. Но именно с тех пор он стал нелюдимым. Друзей у чего и до этого было мало — он отличатся серьезностью, не слишком естественной для ребенка, — а после похорон окончательно замкнулся в себе. Теперь он мог часами сидеть неподвижно, глядя в окно пустыми глазам,!, и мечтать. Вот только мечты его были окрашены не в розозый цвет, а в багрово-красный.