— Ну и что? — Джумбер пожал плечами.— Был бы талант, а остальное приложится. Помнишь Дали Авалиа­ни? — Он опять на мгновенье задержал на мне взгляд.— Завтра сходим вместе. У меня там есть знакомые ре­бята.

— Ну на что ему твои ребята, Джумбер! — Из девочки-подростка Тамила опять превратилась в рассуди­тельную женщину.— Его бы кто на экзамене поддержал.

Л твои ребята наобещают с три короба и поведут в хинкальиую, пиво дуть. За его счет, между прочим...

Джумбер с интересом смотрел на сестру. Потом обер­нулся ко мне:

— Слыхал? Откуда что берется? — И легонько шлеп­нул ее.— Пошла вон! Никто твоего совета не спрашивает.

Тамила вспыхнула, с отчаянием взглянула на меня и убежала.

— Как она выросла,— сказал я.

Видимо, мне не удалось скрыть нотку сожаления или разочарования в голосе: Джумбер вздохнул и развел ру­ками:

— Порода такая. Девчонке, пожалуй, и нй к чему.

Погодя нас позвали к столу.

Пока мыли руки, тетя Нуца расспрашивала Джумбера о делах. Она стояла рядом с полотенцем, как в детстве, в Ру, когда приходилось поливать из кружки: эта семья бе­регла старые привычки.

• Ну чего им еще от тебя надо, сынок? Что говорят?

— Ничего нового, мамочка. Скорее всего до будущего года защиту отложат.

— Видно, совсем совесть потеряли. За что целый год отнимают?! Ведь ты ни в чем не виноват, ничего плохого не сделал.

— Матерям всегда так кажется.

— Ничего мне не кажется. Я знаю, что говорю! Будь на тебе вина, тебя бы в суд передали, а не в институт... Придется самой туда сходить, вот что...

— Не вздумай, мама! Я очень обижусь.

Поздно вечером пришел с работы Сандро Мхеидзе — большой, громогласный. Судя по всему, он недавно сменил полевую офицерскую форму на цивильный костюм и не успел к нему приладиться: могучий торс распирал пиджак, а брюки трещали в шагу. Церемония приветствия была простой и выразительной: в знак расположения дядя Санд­ро так хватил меня по шее пришитой в землянке пятерней, что у меня искры из глаз брызнули. Ничего не скажешь — постарался пленный немец!