— Молчу! Тс-с-с, молчу... Никак голос не соразмерю. Несоразмерный на свет уродился. Беда. Всю жизнь никуда не умещаюсь. И в гроб не влезу, попомни мое слово... Ни жениться, ни власти потрафить, ни свинью купить — ничего толком не умел. Пить выучился, и то без меры. Та­кова, господи, воля твоя.

— Ради бога, помолчи, дедушка Касьян! — взмолился я, протискиваясь с подоконника под сетку.— Разбудишь их ^ все пропало!

— Запугали тебя, беднягу. Что? Не такой ты раньше был. Ничего, со мной никого не бойся. Я тебя в обиду не дам!

Стальная сетка была отодрана снизу — под рамой окна и самую малость на углу. Пролезть под нею было нелегко

— Не мог побольше отодрать? — пропыхтел я, застряв посередине.

— Легко ли? — Касьян схватил меня за ноги.— Спер­ва говоришь — не шуми, потом говоришь — побо, цЬ111е отдери. Как так?.. На плечи становись, вот сюда... Давай!

— Зачем на плечи? Здесь невысоко.

— Ничего, становись. Люблю, когда ты у меця на плечах стоишь. Как сын ты мне тогда. Ты — Ладо.

— Погоди, дедушка, не надо. Лучше сетку как-нибудь оттяни, самый шашлык на ней оставлю.

— Оттянуть можно, Ладо. Это можно... Соразмерно... А? Соразмерно. Только ты не при, а проскакивай. Ящеркой, ящеркой. Понял? Что возишься? Застрял опять. Вроде и мяса на тебе нет, а не пролезешь. Ну как?

Рассадив щеку при последнем усилии, я спрыгнул на землю, обнял моего деда Касьяна и только тут понял, чем объясняется его несоразмерно громкий шепот и спотыкаю­щиеся интонации — он был совершенно пьян.

— Пойдем, дедушка! Пошли скорее.

— Не трусь, Ладо. Ночь матка — все гладко.

— Идем, идем...

Отойдя от дома, я с опаской в последний раз взглянул на окно. В темноте мне показалось, что за окном стояла бабушка.

Чуть не завалив плетень, мы с Касьяном передезли в наш виноградник и, шурша листвой, быстро пошлц под гору. В небе кучились облака. Дул слабый ветер.

Я па ощупь сорвал увесистую кисть с лозы — она бЬ1ла плотная и прохладная, и протянул Касьяну.

— На, освежись...

— Спасибо, сынок, ешь сам...— Касьян остацовил меня, троекратно облобызал и, шмыгнув носом, утер слезу.

— Ты чего?— удивился я.