Вот в такой манере начал я разговор. Вроде приехал издалека товарищ скульптор и знать никакого Бесо Нио­радзе не знает, а его дочку приглашает по рекомендации или по протекции и имени ее не называет, потому что боится напутать. Только Бесо поморщился от моих слов и прервал меня.

— Погоди! — прервал меня Бесо.— Стой! Ты не лей­тенант, я не полковник! Зачем нам церемонии. Расскажи сначала о себе: где ты? что ты? Приезжаешь — к нам не заходишь: а ведь мы не чужие. С отцом твоим друзья были...

— Коз вместе пасли,— вставил я.

— Коз? Каких еще коз? У вас коровы всегда были, Габриэл только крупную скотину держал... Нехорошо ты себя ведешь! Целую нрделю о тебе разговоры слышу. Думаю: вспомнит или не вспомнит, как Бесарион Ниорадзе вез его в Кутаиси на своей машине. Трем инспекторам

На ходу кость кинул, чтобы не задерживали. Со ста кило­метров спидометр не спускал.

— Зачем это вы меня в Кутаиси везли? спраши­ваю я.

— Он еще спрашивает! В больницу тебя вез! С дерева ты упал, с черешни. Возле темени в башке дырку себе устроил. Забыл уже? Не помнишь?

— Вы ошибаетесь. Я никогда с дерева не падал, и голо­ва у меня целая.

— Точно?

— Точно.

— Ну-ка дай ее сюда — пощупаю.

Я наклонил голову. Бесарион завел глаза и, словно при­слушиваясь, пошарил пальцами в моих волосах. Ощупав темя и затылок, он потискал голову, как арбуз, который не позволяют разрезать, потом хмыкнул и, тщательно отря­хивая руки, сказал:

— Значит, это был не ты. Спутал. Какого-то молокосо­са возил в Кутаиси. Чуть не разбился. Он всю дорогу соз­нание терял, а мамаша с бабкой мне в ухо голосили. Жара стояла африканская. Я пьян был в дымину, потому и спу­тал... Нет. Погоди! Да разве ж я тебя спутаю! — прервал он себя.— Это был ты! Небось заросло все давно, затянуло, ты и темнишь, плутенок...

— Я никогда ниоткуда не падал. Уверяю вас.

— Ну-ка наклонись еще...

На этот раз я пропустил его слова мимо ушей.

Бесарион рассмеялся и махнул рукой.