Дорожки, наполненные вздохами, шепотами и запахом роз; стоящие на них неподъемные чугунные скамьи каж­дую ночь влезали в кусты, точно паслись там; еще дальше заросшая плющом степа источала дымно-уксусный дух шашлыков и за столами в мягком полумраке слышались позвякивание и захмелевшие голоса, а на другом конце из бильярдной доносились щелчки шаров и стлался сигарет­ный дым; и в самом дальнем злачном углу под кипарисами юпитеры выхватывали из тьмы окруженную толпой танц­площадку — черно-белую от слишком резкого света. Танц­площадка походила на ринг. Звуки джаза и шарканье ног мешались с пальбой и музыкой из кинотеатра-парусника, а над ними невинно тренькали ангельские звоночки дет­ских велосипедов. И все это на пятачке, стиснутом городом, в его каменно-кирпичиом чреве. Заросли туи, стеной окру­жавшие сад, стерли, убрали город, вырвали из его тисков клочок зелени, превратили его в замкнутый мир со своей жизнью, своими звуками и запахами. Однажды, зачем-то протиснувшись сквозь живую ограду, я обнаружил внизу под ногами обычный тбилисский двор с краном, кошками, сохнувшим бельем и разноцветными окнами: он был фан­тастически нереален в своей обыденности...

Так и вижу, как наша ватага вваливается в сад, вызы­вая осоловело-заинтересованные, чуть встревоженные взгляды публики, шпалерами сидящей на скамейках. (Жесткий блеск лавра за ними напоминал железные венки из нашей церкви...) И вот уже шарканье ног, пыль и запах танцплощадки, черно-белое кино в негаснущей вспышке магния. Девушки возбуждены и испуганы: сгрудившись в нашем окружении, как овечки в загоне, они обмирают то ли в ожидании приглашения, то ли в ожидании скандала. Может быть, острота ожидания, переживание выбора, как на торжище, и тянуло их в «Стеллу»...

Девушки в юбках колоколом и на высоких шпильках казались особенно воздушными и тоненькими, а ребята с прическами под Тарзана щеголяли в кремовых штанах и синих пиджаках с липами...