— Слишком мрачный сценарий,— проговорил кто-то рядом с Бахметовым.

— Мрачный для Запада, а не остального человече­ства — не для России, Китая или мусульман.

— Ну, слава Богу,— засмеялся этот кто-то,— хоть иногда нам что светит на этой ценностной свалке.

При условии сохранения государства,— ска­зал возможный двойник Шульгина,— простая вещь, но сколько вокруг этого сейчас возни — Россия ме­шает многим, как и всегда. Но никогда борьба с ней не была столь безжалостна. С другой стороны, Запад стре­мится к союзу с Россией из геополитических соображе­ний борьбы на Востоке. Эта позиционная шизофрения принимает острую форму и уже есть опасения за боль­ного. Встаёт проблема нашей позиции по отношению ко всему миру — стоит ли и нам впадать в ситуацию раз­двоения? Возможно ли, ставя вопрос ребром, вообще

Раевский — он игрок — ради игры или ради.

Сегодня не быть шизофреником? — Бахметов ощутил приближение накатывавшей на него волны тревожных ожиданий решения слишком уж долго тянущейся ситу­ации и попытался встряхнуть головой.

— Сергей Александрович недавно из Европы,— вдруг прозвучал голос Раевского — и ещё год назад смо­трел на мир глазами немца.

- Европа тоже вся разная,— запнувшись, сказал Бахметов и вдруг усмехнулся неожиданности ситуации своего выступления — перед глазами успело мелькнуть лицо Эрики.— И она ещё за себя постоит. Хотя, может, недолго.

Глава 5

Почему недолго? Откуда взялось это слово? Какое право он имеет выносить приговоры будущему — тому, о чем не знает никто? Не слишком ли легкомысленно он роняет слова о судьбах мира? На секунду все же показалось, что вообще вся странно родившаяся фраза принуждает дать себе ответ, быть может, в главном. Но какой ответ и кому он нужен? Кто сейчас нужда­ется в вопросах и ответах? Терпит ли сама судьба во­просы в себе и к себе? У Бахметова вдруг заболела го­лова. Он осмотрелся — вокруг не было уже ни стола, ни каминного зала. Воздух вокруг него стал тяжел и в нем с видимым трудом заплетались живые полутени сгущавщихся гештальтов присутствия в мире. Бахметов замер, глядя, как четыре выплеснувшихся изпод земли потока разноцветной крови неспешно рас­пались на тысячу ручейков, спрятанных вроде бы на время в почву, но тут же проросших корнями и кро­ной радости самого дыхания в уюте ландшафтов гор и низин, лесов и степей; корни затейливо сплетались и рождали новые кроны пышноцвета, ширя ареалы же­лания ползти в мире до тех пор, пока не заполнятся все клочки поля жизни; корни вливались друг в друга в поиске соков; корни засыхали и уступали место все­побеждающей данности круговорота сил. Раздел по­чвы приобрел — пусть и не сразу,— агрессивный ха­рактер — кроны зашелестели о мощи корней, корни почувствовали качество собственной крови,— че­тыре потока стали враждовать, мимикрически скры­вая в обстоятельствах жажду обрести всю площадку земли. В пылу борьбы многие корни вдруг образовали чудные аффилированные симбиозы, помогавшие им