— Бабушка! — Она выглянула из погреба.— Бабушка,

Принимай воду...— я опустил кувшин у ее ног.— И слушай меня внимательно: я приступаю к работе. Козочку из хлева выдворяем — там я устраиваю мастерскую...

— Но там же темно!..— сумела вставить бабушка.

— Все учтено! Все учтено, бабуся! — возразил я, обни­мая ее беспомощно худые плечи.— Но главное, в чем мне нужна твоя помощь, это не хлев,— продолжал я.— Слушай меня внимательно: сейчас ты сбрасываешь эти шлепанцы, надеваешь туфли и идешь к Бесариону Ниорадзе!

— Куда?

— К Бесариону Ниорадзе!

— С ума ты сошел! Что мне делать у Бесо?

Ч— Слушай меня внимательно. Так и так, говоришь ты, приехал ко мне внук, скульптор, известный человек — сло­вом, на похвалы не скупишься. А наш председатель, депу­тат Верховного Совета Красный Симон, ему работу заказал. Можешь сказать, что в связи с приближением пятидесяти­летия советской власти. Одним словом, на официальную сторону нажимай. И вот для выполнения этой работы, кото­рая призвана украсить нашу деревню, ему, то есть твоему внуку, нужна ваша дочь. Ну, тут ты помягче, подипломатичнее... Сама понимаешь, с кем дело имеешь...

Однако до того, как начать уламывать Бесо Ниорадзе, мне пришлось уговаривать мою бабушку. Правда, ее возра­жения были вызваны хитростью: она никогда не любила одалживаться по соседям, и потому, изобразив на лице презрение на грани гадливости, бабушка сказала:

— Сынок! На что тебе сдалась его худющая дочь? Чер­ная как турчанка Нинуца, прости господи! Я тебе такую девушку подыщу, что глаз не оторвешь!

— Не нужно мне никого подыскивать! Я не жениться собираюсь, а скульптуру лепить.

— Тем более, сынок. Какая же из нее скульптура? Там и смотреть-то не на что! Ты лучше нашей Дареджан ска­жи. И отца уговаривать не придется, кликнешь через за­бор — она и прибежит. А какая девушка!.. Беленькая, кругленькая, как умытая репа.

— Твоя Дареджан взвешивалась при мне в Тбилиси, так в ней восемьдесят три кило оказалось,— сказал я и до­бавил: — Два года назад...