Ну-у, пока жена тараторила, он все молчал, в окошко поглядывал да ус свой покручивал. А тут повернулся, бровь этак подковой выгнул и глядит. Я ему и говорю: «Ты что на меня уставился, как николаевский чиновник? Будь добр, выслушай!» — «Что случилось, тетя Тебро? Чем могу служить?» — спрашивает, а на донышке глаз насто­роженность. Ах ты, думаю, бестия! Рожа твоя кошачья! Небось решил, что я денег одолжить пришла. Или вина... И говорю ему, чтоб разом точку поставить: «Ко мне внук приехал!» (Не знаю, как в разговоре с Бесарионом, а мне бабушка объявила это тоном жестокого ультиматума.)

А Бесо отвечает: «Как же, видел я его тут раза два. Гово­рят, он у тебя академию прошел?» — «Давно уже. Лет пять, не меньше».— «Молодец!» — «То-то и оно, что моло­дец!..— говорю я.— Он у меня теперь известный человек. Скульптор».— «Вот как?» — «А вот так! Фигуры разные лепит. Ему заказывают, а он лепит и деньги загребает. Кто только не заказывает! Он даже за маленькие фигурки по триста рублей за штуку берет, а за большие уж и не гово­рю». Бесо-плут смеется: «Никак,— говорит,— ты денег мне принесла от него...» А я ему: «Слушай, слушай — не перебивай!.. Он, Ладо мой, в Тбилиси понаделал этих фи­гур и приехал ко мне отдохнуть. А наш председатель Симон узнал о его приезде и пристал: сделай да сделай для нас фигуру! Сделай да сделай! Чтоб, значит, и в нашей де­ревне красота была. Мы тоже жить хотим как люди. А тут еще праздник большой на носу, это самое, значит, пятиде­сятилетие. Ну, Ладо у меня парень добрый, хоть и не нам чета, ломаться не стал — согласился». Бесо кивает: понят­но, мол. «Уговорил, значит. Этот рыжий кого хочешь угово­рит...» А я потихоньку свою линию гну, к делу сворачи­ваю: «Решил мой внук твою дочку изобразить»,— говорю. Тут Бесо опять насторожился: усищи — торчком, уши — торчком, ну чистый кот в амбаре. «Нинуцу, что ли?» — спрашивает. «Ее. Одна у тебя дочка. Стало быть — ее».— «Это еще зачем?» — «Нравится, говорит. Никого, кроме нее, не хочу».