Смутное подозрение кольнуло меня. «Ну нет, это слишком! — почти испуганно подумал я.— Таких сов­падений не бывает!..»

При виде меня молодой человек живо поднялся.

Салют, милый! Где тебя носит? Пришлось с твоей козой интрижку завести, чтоб не уснуть,— он сказал это по-русски, с легким акцентом, скорее прибалтийским, чем грузинским. В хлеву было довольно темно, и потому я плохо видел его лицо. — Да ты не узнал меня! Ай-ай-ай...— Он отошел в угол, где была привязана коза, присел рядом с ней на корточки и, обняв козу за шею, представился: — Торнике я, Виссариоиыч, брат Нуцы.

Я так и оторопел. Помню, даже назад оглянулся: почу­дилось мне, что кто-то третий, подстроивший все это, неслышно встал у двери и наблюдает за нами. Но нет — мы были, вдвоем: я и Торнике Ниорадзе. Выходит, стран­ное ощущение было вызвано самим Торнике. Неожиданно­стью его появления... А что, собственно, произошло нео­жиданного? Торнике ждали давно; его, можно сказать, за­ждались. Два месяца я только и слышал: «Торнике вый­дет!.. Торнике приедет!.. Торнике едет!..» Вот он и приехал. И тем не менее в том, что он нежданно-негаданно встретил меня в мастерской, было нечто многозначительное. С его появлением вдруг стало очевидно, что моя история не безалаберное сцепление случайностей и анекдотов, а что она движется стройно и продуманно, подчиняясь какому-то неизвестному мне замыслу. Ощущение не из приятных: словно во время купания тебя подхватила стремнина и выбраться невозможно. Как сказано древними: покорного судьба ведет, сопротивляющегося тащит...

В такой латинский чекан мои впечатления отформо­вались попозже, а тогда в мастерской я почувствовал какую-то скованность и безотчетное волнение: что ни го­ворите, страшно сквозь сутолоку быта вдруг увидеть за­мысел своей судьбы.

— Ну здравствуй, Торнике! Покажись на свет. Что это твоим именем детей пугают? — с этими словами я вкрутил лампочку под потолком.

— Детей пугают? — щурясь от вспыхнувшего света, Торнике весело рассмеялся.— Это ты, что ли, дитя?

— Грузинский забыл или практики не было? — спро­сил я.

— По-грузински я тебе потом два слова скажу. Если не обидишься.— Торнике потрепал козу за ухо и, глядя в ее

Желтые глаза, укоризненно поцокал языком.— Что же ты с возвращением не поздравляешь? Рассеянный, несамосто­ятельный человек. Все тебе подскажи, напомни... Ох уж эти мне художники. Ох уж эти молодые гении! Не мог козе приличный бюстгальтер купить?