Неприязненно проговорила Тамила.— Старую, корявую яб­лоню.

— Нато никогда не была корявой,— сказал я.— И все­го на три года старше тебя.

Тамила улыбнулась.

— Защитил... Знаешь, кого я недавно встретила? — Я посмотрел выжидающе.— Твоего тестя! Ему, оказыва­ется, тоже восемьдесят два. Ничего, бодрится. Жену похо­ронил, а Жужуна при нем... Просил достать мемуары Жукова. Говорит, что все воспоминания о Сталине пере­писывает в особые тетради. Вообрази, все еще кипятится: «Когда-нибудь вы сопоставите мои тетради с вашими на­падками и схватитесь за голову!» По-моему, он просто свихнулся.

— Это с ним давно,— сказал я.— Он нормальный толь­ко когда выпьет...

С каменистой проселочной съехали на шоссе и не­сколько километров катили над рекой. Шоссе заметно спрямили и расширили, но зеленую пойму сгубила свален­ная в нее скальная порода.

— Вот еще один из червивых плодов прогресса,— я по­казал Тамиле оголившуюся и измельчавшую речку.

— Зато мчишься с ветерком!

— А стоит ли скорость таких жертв? Человечество всего достигло терпением. В Тбилиси прорыли метро — и потеряли горячие источники, свои собственные истоки. Здесь сгубили речку, чистую как Иордан... Заметь, в сущ­ности, скорость нужна только чтобы преодолеть притяже­ние земли, оторваться от нее.

Тамила съехала на обочину и остановила машину.

— Ей-богу, я начинаю жалеть, что не захватила маг­нитофона. Весной ты не был так красноречив.

Я засмеялся.

— Перескажешь телезрителям своими словами.

— Ну-у, кому нужны мои слова! То ли дело — услы­шать голос молчащего!..

...Мы провели у Этери Георгиевны чудесный вечер. Виновница торжества тихо сидела во главе стола и с добро­желательной улыбкой оглядывала гостей. Из Тбилиси при­ехали племянник и племянница Этери Георгиевны, такие же седовласые, породистые, чуточку надменные. Им мы обязаны одной совершенно необыкновенной минутой. Как всегда, за столом нашлись поющие, после двух-трех песен