От переутомления я долго не мог уснуть — ворочался, вздыхал и ел себя поедом. Нашел кому рассказывать!.. Ничего, через два дня Касьян придет — этот не подведет, и, если там все по-старому, я рвану. Пусть катятся по­дальше со своим домостроем! Только Красному Симону напишу, чтобы нанял хорошего мастера скульптуру отфор­мовать... И Нуце... Да, Нуце тоже надо написать. Может, и она в моем положении... У, бес усатый! Ты у меня еще побегаешь!..

Старики за стеной тоже не спали, шушукались. Я при­слушался, но, кроме имен — Бесо, Теброне, Ладо, Ладо, Бесо, Елена, Бесо, Ладо, Бесо,— ничего не разобрал. Имя Бесо повторялось чаще других. Ну еще бы1„

Проснулся я на рассвете от неясной тревоги. Где я? Окно совсем не в той стороне... Петухи орут... Что это? Машина подвывает в гору. Кто тут разъезжает среди ночи? Мимо ветлы на перекрестке проехали — подъем кончился, и звук спал. ...Свет фар скользнул по окнам. Что такое? Машина стала. Хлопнула дверца, потом другая. С мягким скрипом открылись ворота. К нам!..

!— Сюда, сюда... Машину не заведете во двор?

— Пусть здесь стоит.

— Как угодно...

Идут!

— Черт бы его побрал! Не выспался я.

— Ничего, отоспишься.

— А через окно не сиганет?

— Встань под окном, если хочешь.

— Не надо, там у меня бочка с водой.

— Хо-хо, купнется спросонок... Хенде хох!

— Ладно, тебе, тише...

— Ахтунг! Ахтунг!

— Тише, осел!

И я был не я, а партизанский разведчик, а хозяин явки Старик потерял веру в наше дело и донес. И теперь они приехали за мной. Кажется, их было двое, кроме предателя,— Вахтанг и Чико.

Тут я услышал голос бабушки:

— Вы! Ниорадзе! Не смейте его трогать, а то уши оборву.

Бабушка... И тебя подняли в такую рань!..

Что же делать? Пути к бегству отрезаны. И нет даже последней пули для себя... Я вытянулся на тахте и, усмехаясь в темноту, закрыл глаза.