— Ладо правду сказал, бабушка Теброне,— разроди­лась наконец Нуца.

— Какую правду?!

— Я тетку Анету изображала...

— И для этого ты на эти доски залезла?— теперь гнев бабушки перекинулся на Нуцу.

— Ага...— Нуца кивнула и потупилась.

— Надо же соображать, где что изображаешь. Вдруг кто-нибудь мимо прошел бы, услыхал бы, отцу твоему передал!..

— Я больше не буду! — Нуца украдкой бросила на меня взгляд, который я не сумел, вернее, не успел истолковать из-за его мимолетности: то ли она спрашивала, как вести себя дальше; то ли просила прощения за свою выходку.

— Она больше не будет, Теброне,— повторил я.— А ты, чем на нас кричать, обедом бы занялась. Похудел я тут. Да и Нуца твоя уморилась.

— Правда?— бабушка сразу отошла и перевела дух.— Так бы и сказали. А обед у меня готов. Сейчас разогрею. И кукурузу сварю, если заслуживаете...

— Заслуживаем, заслуживаем. Кто же заслуживает, как не мы?..

Выпроводив бабушку, я вернулся в мастерскую и, по­тирая оскорбленную щеку, строго сказал:

— Вот что, Нуца, давай договоримся: рукам волю не давать.

Она опустила голову:

— Я больше не буду...— Но я уловил свет улыбки в ее глазах, и провалиться мне на месте, если в этой улыбке не было гордости и удовлетворения.

— Она больше не будет!— взорвался я.— Только по­пробуй! Я так тебе всыплю...

— Прости меня, Ладо, сама не знаю, как получи­лось...— Нуца подняла голову и открыто посмотрела мне в лицо, — Но ты тоже виноват.

— Я виноват?.. Ну ладно, ладно... Хватит об этом. По­шли обедать.

Нельзя сказать, чтобы мне понравилась доставшаяся с такой легкостью пощечина, но поступок Нуцы чем-то был симпатичен мне, во всяком случае, злился я недолго.

После обеда я заглянул в мастерскую. В первый раз за три недели моя «Бегущая девушка» порадовала меня.

Однако прошел еще день-другой, и выяснилось, что радость по поводу успехов в ваянии преждевременна — до берега еще неблизко. Силы мои иссякли. Пришла уста­лость. И, прервав очередной сеанс, я прокряхтел:

— Давай отдохнем немного, Нинуца. Что скажешь?

— Как хочешь,— ответила она,— Пожалуйста...

— Ты свободна, милая. Антракт.— Я улыбнулся не­весело.— Я позову, когда надо будет.

С полчаса я сидел на тахте измочаленный и ни на что не годный, даже на чучело. Потом запеленал скульптуру, влез на чердак дома и отыскал старые удочки.