Пришли почти в самый конец, за нами еще только одна дверь, самая последняя. Постучались. А там за столом парнишечка сидит, в мундирчике зеленом с погонами, симпа­тичный такой, толстоЩеканький, моего младшего чем-то

Напомнил. Совсем от души отлегло. Огляделась я. Кругом хорошо так! Чисто, аккуратно. И на столе у него тоже зеле­ное сукно, как в колидоре. И лампа зеленая — горит зачем-то, хотя день ясный. Но окно, заметь, решеткой за­брано. И стул ни с места, к полу прибит. Тут поднял голову тот паренек и спокойно так говорит:

«Садитесь, мамаша».

«Спасибо, сынок».— Села.

«Ваша фамилия Лузгина Екатерина Ильинична?»

«Точно так»,— говорю.

«Одна тысяча восемьсот семьдесят второго года рожде­ния? »

И то верно, хоть сама я уже подзабыла, разве что в пас­порте иной раз сверюсь.

«Место рождения село Дубово?»

А то Дубово у меня вовсе из памяти вылетело, мы из него за Урал переселились, когда мне и пяти годков не было.

И чего он только про мою жизнь не припомнил! И му­жа — упокойника Авдея Лузгина, в Порт-Артуре павше­го, и всех четырех сыновей, и дочку Пелагею, что повари­хой тута, в Москве, устроилась на фабрике-кухне, передачу мне намедни принесла. Слушаю и диву даюсь: все знает! Чем, думаю, мы, Лузгины, так прославились, честь такую заслужили? Все как есть знает. Не удержалась даже, спро­сила:

«И отколь тебе, сынок, все про нашу фамилию ведомо? Чай не Романовы».

Усмехнулся. «Работа,— говорит,— такая, мамаша. Все,— говорит,— ведомо, да не все. А про что не ведаем, про то сейчас у тебя спросим, ты нам и расскажешь. Дого­ворились? »

Отложил вот так в сторону бумаги, в которые загля­дывал, ручки перед собой важно сложил и говорит:

«Сказывай теперь, по порядку, как тебя з а е р б ов а л и».

Не поняла я или не расслышала. Переспрашиваю:

«Как ты сказал, батюшка?»

«Рассказывай,— говорит,— как тебя заербовали!»

«Не пойму я что-то, батюшка, что ты такое гово­ришь».— Растерялась я, видит бог, не вру.

А он посопел носом, потом голову этак стригунком вскинул:

«Во-первых, никакой я тебе не батюшка, а гражданин

Следователь! А во-вторых, ты мне ваньку не ломай, дурочку из себя не строй! — И зенки на меня вылупил.— Понят­но?!»