Спасаясь, я уходил в свой мир, так сказать, замы­кался в своей раковине — в Большой зеленой долине. На мою долину незримые лучи не распространялись. Однако, отрезанная от прочего мира, она с каждым моим рассказом уменьшалась, таяла, как шагреневая кожа при исполнении желаний, пока от нее не остался клочок размером с дет­скую ладошку. Я храню его и не разменяю на слова. Даже в последней исповеди.

После суда я уехал в деревню.

Там все было по-старому. Стояли чудесные осенние дни. Пахло виноградом, спелыми плодами и невидимым дымом каминов. Под порывами ветра торопливо облетали акации, и старые черешни в нашем дворе роняли багря­ные листья, похожие на сердечки.

Целыми днями я бродил по виноградникам, каштано­вым лесам и пастбищам. Удивительный покой и благодать были разлиты над горами. Жизнь текла обычным чередом.

Трудились пчелы над последним сбором. Ягнята сосали маток. Свиньи объедались каштанами.

Ферму в Большой зеленой долине готовили к зимовке.

Я ходил по горам, объятым покоем, но не мог позабыть пережитое... Оно не вписывалось в окружающий мир, ис­кажало его: чтобы вернуть равновесие, надо было поверить, что следователь, прокурор и судьи знали моих товарищей лучше, чем я. Реакция органов безопасности и правосудия, несомненно, была нервозной; как говорят психологи — неадекватной.

Снова и снова я спрашивал себя: как понимать слу­чившееся? Может быть, это своеобразный отголосок мар­товских событий? Так сказать, локальный тбилисский рецидив? Боязнь неконтролируемого всплеска со стороны студенчества?.. Помнится, следователь упирал на то, что стихи Вадима распространялись среди студентов... Ну и что? Их бы печатать в газетах, а не распространять тай­ком... Нравственный максимализм не заслуживает нака­зания.

Всезнающий Алеко, пользуясь неизвестно где добыты­ми сведениями, во всем винил Ламару: якобы после объяс­нения с Вадимом она узнала о Лике Гуриели и в приступе ревности явилась в органы безопасности и оговорила его, а заодно и себя; возможно, ее воспаленному воображению представлялось, что их вместе сошлют на поселение куданибудь к Аральскому морю, где они заживут как Филемон и Бавкида. Но и этой версии не хватал*» убедительности: Ламара в горячке, пожалуй, была способна на глупость, но органы безопасности вряд ли могли пойти на поводу у новоявленной Медеи...