— А чем ты плох? — она подошла и опять вперила в меня свой властный сильный взгляд.— Клянусь, со слов Ив литы я представляла значительно хуже... Народу будет человек двенадцать. Несколько родственников, наши учителя да Тамила, если не поленится. Раньше она ради языковой практики приезжала.

Ивлита о чем-то шушукалась с Нугзаром и недовольно посматривала в нашу сторону. Затем с постным лицом про­шествовала на кухню.

— Ради бога, ни о чем не хлопочите, Ивлита,— сдер­жанно сказала Этери Георгиевна.— Я посижу с Отаром, переведу дух и поеду.

— Сидите, сколько хотите,— тускло откликнулась Ивлита.— Я только огурцов нарежу. Да сыру, кажется, кто-то из соседок принес... Так и живем — на подаянии...

Этери Георгиевна посмотрела ей вслед, а когда Ивлита скрылась за дверью, сказала:

— Извини меня, Отар, насколько я понимаю, тебе по болезни полагается содержание. Как члену писательского союза.— Я кивнул.— Ивлиту тоже можно понять. Подая­ние, не подаяние, но средства нужны. Ей не сегодня завтра на пенсию. У тебя никаких сбережений? — Я покачал го­ловой.— Это надо умудриться — при твоих доходах! А по­чему ты не хочешь сообщить о своем положении жене? — Я опять покачал головой.— Почему? Ты столько лет содер­жал их, оставил им роскошно обставленную квартиру, автомобиль...— Ее европейский прагматизм был возму­щен.— Может быть, ты возлагаешь надежды на свою по­следнюю работу?

— Какую работу? — недовольно переспросил я.

Она покосилась на закрытую дверь кухни.

— Ивлита говорила, что ты что-то пишешь.

— Я пишу для себя, — буркнул я.

Заинтригованная, она ближе подалась ко мне и округ­лила глаза:

— Для себя? Как интересно... Что ты такое пишешь для себя?

Я пожал плечами.