Мне бы навстречу выйти, но до того неприятно беспо­мощность демонстрировать, телепаться, приволакивая ногу, что остался возле перил: здоровой рукой по пугови­цам рубашки пробежал.

— Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Маго­мету! — с этими словами поднялась на балкон.— Да ты совсем молодец! Ивлита, слухи о беспомощности вашего племянника сильно преувеличены.

— Вы бы на него сначала поглядели,— тускло от­кликнулась Ивлита.— В первые месяцы...

Этери Георгиевна обняла меня, и вместе с тревогой и сочувствием я увидел в ее глазах, окруженных увяд­шими веками, требовательность, почти приказ: он был обращен к чему-то внутри меня, к неведомым мне самому силам. Недаром эта женщина увлекалась индийской философией и пятнадцать лет закаляла себя в Туруханске — мои натянутые нервы немедленно откликнулись на ее приказ.

— Крепись, Энкиду! — она порой называла меня именем лесного человека из древнего сказания; когда на­мекала на сходство наших судеб.

Я приподнял отмершую левую руку.

— Ты не ответил на мое письмо.— Ее глаза с жад­ностью схватили беспомощное движение руки, словно по­могли мне согнуть ее в локте; довершив усилие, они «выпустили» руку и встретили мой взгляд.

— Мой почерк и раньше никто, кроме Тамилы, не раз­бирал, а теперь сам едва читаю.

— Ничего, я прочла бы не хуже твоей Тамилы... Кстати, на днях я отправила ей приглашение. И к тебе с тем же пожаловала: я решила отпраздновать день рожде­ния. Дата совсем не круглая и безрадостная — восемьдесят два, но что-то мне подсказывает, что это будет мой послед­ний день рождения. Хочется отметить его в кругу близких людей.— Она отвернулась от меня и, глядя на далекие горы, продолжала: — К тому же, признаюсь тебе одному, он совпадает с пятидесятилетием нашего знакомства с Федерико, моим вторым и единственным мужем. В некото­ром роде золотая свадьба... Но это только между нами... Надеюсь, вы с Ивлитой почтите и спуститесь...

— Вряд ли я гожусь для праздничного застолья,— я развел руками.