Она повернулась и пошла, слегка наклонившись вперед, ступая босыми ступнями, крупная, крутобедрая, очень по­хожая на мою бабушку. А Тамила по-прежнему стояла у стены, заложив руки за спину и изредка взглядывая на меня исподлобья.

Я подошел к ней.

— Ну чего ты? — Пожала плечами и замотала головой. После ее бойких, многословных писем я никак не ожидал увидеть такую болезненную застенчивость.— Так и не поздороваешься?

Она кивнула, вернее наклонила голову так низко, что подбородком уперлась в грудь, и прошептала:

— Здравствуйте...

— Здравствуй,— сказал я и поцеловал ее по-детски тугую, горячую щеку.— Чего ты меня разглядывала в две­рях? Не узнала?

— Ты казался мне больше,— тихо сказала она.

— Это потому, что сама выросла.

— И усы...

— Что — усы? Разве я был без усов?

— Нет. Но не с такими...

— Понятно. Что же мне сделать, чтобы ты меня не стеснялась? Может, сбрить усы? — Она пожала плечами.— По письмам я представлял тебя совсем другой,— признал­ся я.— Ты так смешно описала вашу шепелявую химич­ку...— Она криво усмехнулась и слегка мотнула головой в сторону.— Если хочешь, молчи,— сказал я.— Не говори ничего. А я посижу, подожду Джумбера. Он скоро придет?

— Вечером,— сказала Тамила.— Часов в шесть.— И, подняв голову, посмотрела мне в. глаза.— У него в ин­ституте неприятности...

Тетя Нуца выглянула из кухни и недовольно прикрик­нула на дочь:

— Так там и стоишь, беда материнская? Кому я сказа­ла: идите в ту комнату, располагайтесь в креслах. А хо­чешь, сначала квартиру человеку покажи. Только не дуйся. Он тебе как брат, чуть не с пеленок тебя знает...

— Пойдем,— сказал я.— Покажи мне комнату Джумбера.

Она провела меня через гостиную и прихожую и, вой­дя в дверь, остановилась, опять прижавшись плечом к ко­сяку.

Комната была небольшая, с одним окном, выходящим на склоны Святой горы. У окна стоял письменный стол, в углу трехстворчатый шкаф с книгами, вдоль стены — боль­шой диван со спинкой, приспособленной для уборки посте­ли.