— А у меня сохранилась кукла, которую вы мне пода­рили,— сообщила Нуца, и в улыбке ее обветренных губ блеснули белые зубы.

— Кукла! Какая кукла?

— Деревянная. Вы ее давно сделали. Мне тогда лет семь было или меньше...

Моя склонность к ваянию действительно обнаружилась в резьбе по дереву — я начинал с орнамента на палках для пастухов и с фигурок животных, но никакой куклы, под# репной Нуце, я не помнил.

— Ты когда-нибудь покажешь мне ее, ладно? — сказал я, дотрагиваясь до ее локтя и как бы приглашая покинуть поляну, потерявшую для мепя таинственность.— Пойдем... Или решила всю ежевику тут обобрать?

— Куда мне одной! Завтра маму приведу. Пусть ва­ренье варит — я люблю ежевичное варенье.

Поляна была отделена от дороги полосой леса и непро­лазного кустарника. На дороге явственно отпечатались сле­ды стоянки Резо и его коровы. Мы не спеша пошли в сторо­ну фермы.

Гора, несущая на склонах нашу деревню, была по дру­гую сторону реки, и отсюда отлично просматривались голу­бые виноградники, проселки и дворы, обрамленные сверху кудрявым лесом. Вечерело. Солнце закатилось, и небо над нашей горой сделалось слащаво-розовым. На вершине под розовым небом паслись крошечные коровы и овцы — мож­но было подумать, что это те самые коровы и овцы, которых Гулливер вывез из Лилипутии в кармане своего кафтана.

Висячий мост, кратчайшим путем связывающий дерев­ню с фермой, находился в двух километрах, и мы перешли речку вброд.

Нуца слегка поддавалась течению и наискосок переби­вала стремнину. Я немного поотстал, залюбовавшись ею. Самыми стройными девушками, которых я знал, были две хорошенькие натурщицы из академии — Нана и Лена, но им обеим было далеко до Нуцы. Я с глуповатой гордостью отметил это, и тогда же у меня мелькнула мысль, что хоро­шо бы вылепить ее.

Она вышла на каменистый берег, отжала намокший по­дол и обернулась.

— Не упали? Небось отвыкли в городе от прогулок вброд. Здесь камни очень скользкие.