Никогда двадцать огромных томов не сделают революцию, ее сделают маленькие карманные книжки в двадцать су.
Вольтер
Мучился, передалась ей: вспоминая мужа, она начинала задыхаться. Врачи не находили никаких признаков заболевания, негодовали: «Чистое самовнушение! Из сострадания и чувства вины!» Про чувство вины объяснять не надо, но я не знал, что из сострадания можно ночи напролет не сомкнуть глаз и, раздувая жилы, с хрипом втягивать в себя толику воздуха с холодком ментоловой сигареты...
Однако пуще удивила ее подруга, та самая белокурая красотка с бесстыжими глазами: дождливым осенним вечером я встретил ее в проходном дворе неподалеку от Страстного бульвара; она прогуливала овчарку, огромного великолепного пса. В сумерках я не сразу заметил, что его задние лапы волочатся, затиснутые в кожаные чулки, а заднюю часть туловища в специальном чехле на лямках тащила за ним хозяйка. Груз получался изрядный, она то и дело останавливалась, запыхавшись: «Стой!.. Да стой ты, не могу больше». Собака останавливалась, ждала виновато. Прохожие удивленно и сочувственно оглядывались. На мой вопрос: «Отчего это с ним?» — она отмахнулась: «А! Все как у людей — спинной мозг задет». Красавец пес смотрел спокойно, с удивительным достоинством. Когда останавливались, он как бы припадал на отмершие лапы, давая хозяйке отдохнуть. «И давно?» «Восьмой год.— Взглянула колюче: — А что?» — «Трудно, наверное».— «А что в этой жизни легко? Все уговаривают усыпить, но я не могу. Разве он виноват, что хозяин любил полихачить? Правда, Рекс?» Крупная красивая морда собаки выразила интерес и как бы ухмылку снисхождения.
Ну чем не материал для беллетриста? По памятной формуле — отличный виноград, спелый, лучших винных сортов.
Новая жизнь пополнила мои погреба и давильни.
Как захватывающе интересно было бы в процессе писания уяснить причину двойственности этих людей, мотивы странного, непонятного мне поведения, а быть может, разглядеть в сутолоке московского быта их судьбы или вытащить из спутанного клубка путеводную нить!..
Но я молчал, ибо у меня на глазах жизнь рассказывала себя глаголами неизреченными.
В столицу я подался не за впечатлениями, а за знаниями, в надежде получить ответы на свои вопросы: об этом свидетельствует хотя бы толстая тетрадь с записями
Лекций, случайно обнаруженная в нашем деревенском доме; не помню, как она сюда попала, но уцелела раденияхми тетушки Ивлиты. Записи сделаны вперемешку, без всякой системы, но в них прослеживается общая тема.